"Мокрый луг"
1872 г.
Фёдор Александрович Васильев
Государственная Третьяковская галерея.
Что такое картина-ностальгия и как можно мучительно тосковать по среднерусскому болоту?
Обстоятельства появления картины «Мокрый луг»
Время с декабря 1871 по февраль 1872-го годов, когда писался «Мокрый луг», – первая зима Васильева в Крыму. Художник, у которого диагностирован туберкулёз гортани, живёт здесь безвыездно, скованный врачебными предписаниями и запретами, но полюбить Крым – не получается. Природа Крыма кажется Васильеву нарочито эффектной, краски – чересчур контрастными, формы – слишком резкими. Он поначалу пишет крымские пейзажи только по заказу, для заработка, но сам тяготится этой работой, отчаянно тоскуя по природе средней полосы России и её неброской красоте. Ивану Крамскому, своему близкому другу, Васильев пишет из Крыма элегические письма, где, между прочим, говорит о своей в любви к... болоту: «О болото, болото! Если б вы знали, как болезненно сжимается сердце от тяжкого предчувствия. Ну, ежели опять не удастся мне дышать этим привольем, этой живительной силой просыпающегося над дымящейся водой утра? Ведь у меня возьмут всё, если возьмут это. Ведь я, как художник, потеряю больше половины!»
Крамской в ответ сообщает товарищу: в Обществе поощрения художников, которое субсидировало пребывание Васильева в Крыму, скоро планируется очередная выставка. Не пришлёт ли Васильев что-нибудь на конкурс? И Васильев по памяти начинает пейзаж – он называет его «утро над болотистым местом» – далёкий от крымских природных реалий, но зато хорошо знакомый ему по имению Знаменское под Тверью и местечку Хотени Сумского уезда Харьковской губернии, где художнику доводилось гостить у графа Строганова – мецената и большого поклонника незаурядного дарования Васильева. Он перебирает и пересматривает свои этюды и зарисовки, сделанные в Хотени, все эти, как выражался Репин, «прелестные лопушки на песке», но сам замысел Васильева – не камерный, отнюдь. В задуманной им работе появляется масштаб, простор и воздух, впечатляющая разомкнутость пространства (то самое «приволье», о котором вспоминал Васильев в письме Крамскому).
Картина-ностальгия
Позднее работа получит название «Мокрый луг». Это в полном смысле картина-ностальгия, картина-воспоминание, картина – признание в любви к тому, что можешь больше никогда не увидеть.
Один из самых поражающих моментов – то, что Васильев писал её без натуры, почти целиком полагаясь на свою изумительно цепкую память, которая, раз схватив, удерживала и сберегала мельчайшие подробности, подобно тому как помнят и проносят через всю жизнь черты и особенности любимого лица. Память не подвела, оживив в этой картине впечатления Васильева от так ценимого им «северного» (это определение, конечно, условно – по контрасту с «южным» крымским) пейзажа. Противопоставление совсем не явно, но оно есть в подтексте: Васильев изображает не то, что видит «здесь и сейчас», а то, что помнит. Вместо бескрайнего моря – крошечный водоём, не то болотце, не то озерцо. Вместо выжженных солнцем крымских степей – «жирное» от влаги луговое разнотравье. Вместо островерхих ялтинских кипарисов, которые каждый день встают перед глазами Васильева в Крыму, – округлую крону акации или другого лиственного дерева.
Импульсивного и темпераментного Илью Репина, еще одного старшего товарища Федора Васильева, его умение изображать растительный мир приводило в полный восторг: «Как он чувствует пластику всякого листка, стебля! Так они у него разворачиваются, поворачиваются в разные стороны и прямо ракурсом на зрителя. Какая богатейшая память у Васильева на все эти даже мельчайшие детали! А потом ведь всегда он обобщает картину до грандиозного впечатления».
Пейзажи Васильева Крамской называл «субъективными». Действительно, и «Мокрый луг», при всей его мастеровитой техничности и точности рисунка, – это всё же не та чрезвычайно подробная, почти фотографическая «объективность» франкфуртской школы, которую мы встречаем у Шишкина (старшего друга и наставника Васильева, женившегося к тому же на его родной сестре Евгении).
3790