"Мать и дитя"
1890 г.
Мэри Кассат
ГМИИ имени А. С. Пушкина.
Свой выбор американка Мэри Кассат сделала в одиннадцатилетнем возрасте, когда, побывав на Всемирной выставке в Париже, решила стать художницей. С тех пор ей приходилось отстаивать его, сталкиваясь с сопротивлением едва ли не на каждом шагу. Ее семья – сплошь преуспевающие банкиры, финансисты, промышленники – была против. Американское общество – в те годы бесконечно далекое от идей гендерного равноправия – было против.
В 1861 году семнадцатилетняя Мэри поступила в Пенсильванскую Академию изящных искусств. И встретилась со снисходительным пренебрежением менторов: в те времена было принято считать, что единственное искусство, необходимое девушке – это умение правильно оттопыривать мизинец, поднимая чашку чая. Позднее, оказавшись в Париже, Мэри Кассат обнаружила, что «раскованная» Европа не далеко ушла от пуританской Америки: в Парижскую школу изящных искусств женщин не принимали.
Она училась практически самостоятельно – перебиваясь частными уроками, копируя полотна старых мастеров в Лувре, в одиночестве, наперекор всему. Ей нравилось рисовать. Но еще больше Мэри Кассат нравилось выбирать самой. В историю она вошла не только как одна из трех «гранд-дам импрессионизма» (наряду с Бертой Моризо и Мари Бракемон), но и как завзятая суфражистка – всю свою жизнь Мэри Кассат боролась за предоставление женщинам избирательных прав.
Всемирную известность художнице принесла несколько неожиданная для столь эмансипированной особы тема: материнство и детство. Не имея своих детей (отказ от брака – еще один осознанный выбор Мэри Кассат), она как одержимая рисовала чужих.
Возможно, таким образом, она компенсировала что-то в психологическом плане. Или делала это по идейным соображениям: Мэри Кассат без устали боролась со стереотипами, а феминистка, которую не интересуют дети – это стереотип. Не исключено, впрочем, что она просто любила детей: в конце концов, не всякий фанат, ну скажем, футбола выходит на поле сам.
1890-е годы, когда была написана картина «Мать и дитя», были для Кассат периодом уверенности, зрелости, признания. Ее роман с импрессионизмом испустил к тому времени дух. Художница, всегда стремившаяся к самостоятельности, переплавила все, чему училась – сначала у Коро и Жерома, а позднее – у Моне и Сезанна, в свою собственную, вполне узнаваемую манеру. Взглянув на эту работу, трудно не вспомнить пастели Эдгара Дега – давнего друга и наставника Кассат. Впрочем, у этих двоих было слишком много общего (оба питали слабость к пастели, оба были без ума от японской гравюры, оба были убежденными холостяками, оба под конец жизни практически ослепли). Так что здесь можно говорить не о влиянии, а о творческом родстве, почти мистической связи. Эксперименты с композицией, настроением, цветом остались позади – это вполне иконографическое изображение. У младенца не столько лицо, сколько лик. Остальное отдано на откуп скупой беглой штриховке. Отчасти это дань увлечению минималистичной восточной графикой. Отчасти – смысловой акцент. Ребенок явно накормлен, здоров и не обделен материнской лаской. Остальное, включая избирательные права женщин, не так уж важно.
МэриКассат Импрессионизм
_history
5530